— Не договорились! — отвечали ему. — Давайте наряд, тогда договоримся. Идите в совнархоз.

Волей-неволей удрученному Волчку пришлось идти в совнархоз.

— Вам нужны койки? — спросили его. — Ну что ж, поможем. Только, насколько нам помнится, в прошлом году мы отправили вам односпальные железные койки для рабочих общежитий. Давайте-ка проверим по учету. Ну, так и есть. Это ваша роспись?

И Волчок вспомнил… Он растерянно повернулся, рысью выскочил на улицу и помчался по направлению к своей фабрике…

— Только бы успеть, — шептал он, — только бы не опоздать…

* * *

Однако Волчок опоздал. Когда он подошел к воротам фабрики, его поразил непонятный шум на территории. Он прошел через проходную и остановился: во дворе было полно людей. Они копали снег около склада, извлекали из сугробов большие металлические предметы и складывали в штабеля. Здесь же находился директор фабрики тов. Гузиков.

Среди рабочих ходил сторож фабрики Семен Семеныч. Он подходил то к одной, то к другой группе рабочих и темпераментно рассказывал:

— Обхожу, понимаешь, территорию и вдруг, понимаешь, спотыкаюсь… Гляжу — из снега торчит железяка. Тяну — не поддается. Начинаю, понимаешь, копать. Смотрю: койка. А рядом — другая… Ну я, конечно, объявляю аврал — и вот, понимаешь, какая картина вырисовывается…

А картина, действительно, вырисовывалась неприглядная: около склада лежало уже более полусотни вырытых из-под снега новеньких железных коек, лишь слегка прихваченных ржавчиной.

Никодим Волчок робко подошел к директору и спросил тонким голосом:

— Это что же, Федот Сергеевич, никак вы субботник организовали?

Увидев Волчка, Гузиков неожиданно миролюбиво ответил:

— Нет, не субботник. Просто лишний раз убедился, что ты — человек слова…

— Простите, это как понимать? — уточнил Волчок, уловив в интонации директора злую иронию.

— Именно так и понимай: если Волчок сказал, значит, так и будет. Помнишь, когда ты уезжал в командировку, то клятвенно заверял меня, что койки ты достанешь, хотя бы их пришлось вырывать из земли или доставать из-под снега. Вот мы и достаем… Из-под снега…

Волчок почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. И, как утопающий за соломинку, он ухватился за последнее средство.

— Хватит! — неуверенно сказал он. — Я устал от упреков… Ухожу… Тем более, что Анис им Львович предлагает…

— Нет, вы не уйдете! — сказал Гузиков. — Ничего у вас не выйдет.

«Подействовало!» — радостно отметил про себя Волчок и, чтобы укрепить свои позиции, продолжал:

— Нет, не просите. Я твердо решил уйти. Анисим Львович уже давно…

— А я говорю — вы не уйдете. Я вас уйду. Мне нужен честный, добросовестный хозяйственник, а не ловкий делец. Идите в отдел кадров и оформляйте свое увольнение. Я уже дал указание.

* * *

Собственно говоря, этим можно было закончить историю о карьере Никодима Волчка: добродетель восторжествовала, порок наказан. Тем не менее объективность заставляет нас дописать конец этой истории.

Дело в том, что не успел еще удрученный Волчок дойти до отдела кадров, как в кабинете директора фабрики тов. Гузикова раздался телефонный звонок. Звонил директор соседнего предприятия Анисим Львович:

— Слушай, — радостно спрашивал он Гузикова. — Верно ли, что ты увольняешь Волчка?

— Увольняю! — ответил Гузиков. — Мне не нужен такой ловкач и делец…

— Ах, ах, какая неприятность! — посочувствовал Анисим Львович и добавил: — Слушай, тогда у меня к тебе просьба: передай Волчку, пусть зайдет ко мне. Я хочу лично выразить ему свое негодование…

После этого к Гузикову обратились с аналогичной просьбой еще несколько знакомых руководителей. С каждым следующим звонком Гузиков мрачнел все больше и больше. В его руководящем сердце созревала решимость, которая вылилась в гневный, обличительный испепеляющий приказ:

«…Заведующего хозяйством Волчка за порочный метод работы и деляческий подход к решению служебных задач… предупредить, что в случае повторения подобных фактов к нему будут приняты еще более строгие меры…»

Подписав приказ, Гузиков облегченно вздохнул и подумал:

«Ишь, какие ловкие! Отдай им Волчка. Иметь такого человека под рукой всегда полезно. Где найдешь такого разворотливого работника? Черта лысого вам, а не Волчка! Вот так-то вот!»

Ю. Алянский

ТРУДНЫЙ ДЕНЬ ВАСИ ПТИЧКИНА

Наука знает несколько способов проведения последнего дня перед экзаменом. Одни ученые считают, что необходимо как следует выспаться. Другие — что крайне важно отвлечь себя посторонним делом. Третьи настаивают на калорийном питании и спорте, дабы закалить организм перед встречей с экзаменационной комиссией. И только один специалист высказал предположение, что перед экзаменом полезно заниматься. Студенты сразу осудили его за вульгаризацию и примитивизм.

Вася Птичкин изучил все вышеизложенные теории, но ни одна не показалась ему разумной. Накануне сдачи экзамена по русской литературе он решил просто погулять по городу, отдохнуть, рассеяться.

Он сел в трамвай, занял место у окна и в ожидании кондуктора предался воспоминаниям о творчестве Лермонтова. Потом он подумал о Гоголе. Его Вася тоже знал неплохо. Кондуктор все не шел. Пассажиры стали почему-то оборачиваться. Вася подумал о Салтыкове-Щедрине.

Наконец сидевший рядом пожилой гражданин улыбнулся и сказал самым приветливым образом:

— Молодой человек, жаль беспокоить вас, но не потрудитесь ли подойти к кассе, опустить три копейки и оторвать билет, не дожидаясь требования бывшего кондуктора?

Птичкин вскочил. На месте кондуктора действительно стояла приземистая прозрачная касса. Все опускали деньги добровольно и отрывали билеты сами. Вася подумал о Чернышевском и его романе «Что делать?». «Если завтра попадется четвертый сон Веры Павловны, — решил он, — свяжу его с достижениями современности».

«Не пойти ли в кино? — строго спросил себя Птичкин. — Не посмотреть ли «Кроткую»? Та же подготовка к экзамену. Искусство — высшая форма эстетического отношения к действительности!»

Он купил билет и вошел в подъезд, но у дверей фойе остановился как вкопанный. Контролера не было. Вася точно помнил, что недавно, когда он готовился к семинару по лингвистике методом просмотра фильма «Рапсодия», контролер здесь стоял и даже подозрительно спросил у маленького мальчика, тоже жаждавшего высшей формы эстетического отношения: «А тебе сколько лет — до или после?»

Теперь проход был свободен. Птичкин метался с билетом в руках. Прозвонил третий звонок, и зрители устремились в зал. Шел журнал, когда Вася отыскал наконец уборщицу и сунул ей билет. Но даже она не заинтересовалась им и объяснила, что кинотеатр перешел на работу без контролеров. Вася кинулся в зал.

«Как же теперь жить? — размышлял Птичкин. — Кондукторов нет, билетов не проверяют, чего доброго, перронных контролеров на вокзалах отменят!..» Все смешалось в его сознании.

А когда, уже вечером, он зашел в магазин и вынужден был самостоятельно забрать с прилавка пакетик фасованной колбасы и кулек конфет, Вася Птичкин растерялся окончательно. Ночь прошла неспокойно. Под утро он забылся. Приснилось, что он против воли забрался в Государственный банк — будто бы за бабушкиной пенсией. Какой-то человек подталкивал его в спину к огромному мешку с деньгами и приговаривал: «Бери, бери, не стесняйся, сколько надо, столько и бери…» Вася проснулся в холодном поту.

Пора было бежать в институт.

Он вошел в аудиторию и увидел разложенные на столе билеты. За столом не было никого. Но Птичкин уже не удивился. Смекнув, что и в институте наступили перемены, он взял билет и даже застонал: ему достался Глеб Успенский. Именно его-то Птичкин и не успел повторить.

Вася долго сидел у окна, вспоминая свою прошлую жизнь (со стипендией), и воображал картины будущего (без стипендии). Потом со вздохом поднялся, подошел к столу и начал отвечать.