Девушка изумленно посмотрела на начальника цеха.

— Что вы! В последние дни года уйти в отпуск? Мы же комсомольская бригада!

Папаха выдавил бодрую улыбку и потащился дальше. У пятого комплекта он поздоровался с помощником мастера, внимательно посмотрел ему в лицо и оживился.

— Что вы, Тарас Романович!? — удивился тот.

— У вас плохой вид! Вы больны! — категорически заявил Папаха.

— А! Есть немножко… Тридцать семь и три. Чепуха.

— Вам надо немедленно в постель. Идите и ложитесь! — приказал начальник цеха.

— А комплект?

— Остановим.

— Нет Нельзя! Конец месяца. Я своих людей подводить не буду.

К вечеру начальник, цеха с замиранием сердца справился о выполнении плана.

— Сто одиннадцать процентов! — радостно сообщила учетчица.

Папаха схватился за голову. Он понял: отношения с директором окончательно испорчены.

Рисунок И. Касчунаса

— Полюбуйтесь, какой обманщик! Сожрал две тонны сала и еще оправдывается!

Вл. Тюрин

„ГИПОТЕНУЗА“

Есть люди, которым страсть как не хочется ходить там, где все ходят, и так, как все ходят. Они никогда не обойдут газон, а обязательно пройдутся по углу его. Они пачкают туфли в земле, рвут узкие платья и спотыкаются, перебираясь через невысокие ограды, словом, терпят массу неудобств и все же предпочитают ходить по «гипотенузе». Проваливаются в снежной целине, тонут в весенней грязи и даже не жалеют апрельской изумрудной молоди, а к лету вытаптывают себе на газонах гранитной прочности просеки, на которых впору ставить милиционера-регулировщика и рисовать пешеходные дорожки «зеброй».

К этой же породе людей относилась и Нина Николаевна. Она уверяла всех, что любит свой район, и при случае всегда говорила своим знакомым, не имеющим счастья жить на Ленинском проспекте: «Вы чувствуете, какой здесь воздух? Что там дача! А?! Вот что значит зелень! Цветник, а не район!» И тем не менее это не мешало ей тоже ходить по газонам. Ходят же другие… Чем же я хуже их?

Проводив мужа на работу, Нина Николаевна отправилась в свой обычный утренний вояж по магазинам. Несмотря на то, что еще не было десяти, над городом уже повис каленый сухой зной. В белесом небе бело плавилось по-летнему медлительное солнце, а где-то высоко-высоко, почти под ним, секли густой воздух тревожно-деятельные стрижи. В душных магазинах млели в очередях хозяйки. Разморенная Нина Николаевна, беззлобно переругиваясь с ними, обошла уже более десятка продовольственных магазинов. А еще предстояло зайти в «Синтетику», «Дом обуви», да и мало ли еще магазинов на Ленинском проспекте! И во асе надо зайти. И во все надо поторопиться, успеть к открытию их — к хорошим вещам… Прозевала же она на днях изящные и недорогие босоножки для Галочки? А какое было дамское белье?! И опять опоздала! И Нина Николаевна поторапливалась. Вот и знакомая, не раз хоженая тропочка через газон. Нина Николаевна бодро преодолела загородку, резво заспешила по тропке, но… что это за безобразие?! В конце тропочки на ее пути встал выгоревший и облупившийся на солнце мальчуган лет четырнадцати с лопатой в руках. Нина Николаевна попыталась обойти его, но мальчуган вновь оказался впереди.

— Ты что это хулиганишь? — торопливо и совсем не строго спросила Нина Николаевна.

— Я не хулиганю. Это вы, тетя, нарушаете правила и ходите по газонам. Вот вам лопата и вскопайте, пожалуйста, дорожку, где вы прошли.

Нина Николаевна даже поперхнулась.

— Что-о-о?.. Этого еще не хватало!

И она попыталась отодвинуть мальчишку со своей дороги.

— Гражданочка, требования мальчика вполне справедливы. — У витрины магазина, в тенечке под тентом, стоял молодой с веселым взглядом милиционер и рядом с ним несколько мальчишек и девочек, ровесниц ее Галочки, с лопатами.

— Но я тороплюсь!..

— Это же не дает вам права ходить по газонам. Чем быстрее вы вскопаете, тем быстрее и освободитесь.

Нина Николаевна возмутилась беспредельно, но что поделать — за ними сила и правота!.. И Нина Николаевна, поплевав на ладони, взялась за лопату. Каблуки-«шпильки» мешали, и, опасливо оглянувшись по сторонам, она сняла туфли. Вот теперь как будто удобнее. Земля была твердая и неподатливая, словно бетон. «Надо же так утрамбовать! Безобразие!» — возмутилась было Нина Николаевна и тут же про себя улыбнулась: «А сколько раз сама-то здесь прошла?» Солнце пекло прямо в спину, пот и краска с ресниц ели глаза, к лицу липли растрепавшиеся волосы, но Нина Николаевна не прекращала копать: словно чувствовала спиной — на нее смотрят. А чего бы и не посмотреть? Не часто такое увидишь. (А жаль!!)

Заболело в пояснице. Работа двигалась медленно. И почему-то вспомнилось, как в 1941 году, еще девчонкой, она целый месяц копала под Москвой противотанковые рвы.

Оставалась еще половина дорожки, когда к лопате потянулась маленькая рука.

— С вас, тетя, хватит. Не ходите больше по газонам.

Нина Николаевна облегченно вздохнула, разогнула спину, подняла сумку, туфли и босиком направилась в тень, под тент. Только сейчас она заметила, что там, кроме милиционера и детей, стоят еще и несколько смеющихся женщин. Одна из них взяла из рук Нины Николаевич сумку и незлобиво подтрунила:

— Тоже окрестили? Поделом… Впрочем, не огорчайтесь, мы тоже свое откопали.

Нина Николаевна хотела еще сердиться, но уже не могла.

А через несколько минут, приведя себя в порядок, она вместе с женщинами, милиционером и ребятишками потешалась над очередными «жертвами». Две нарядно одетые молоденькие девушки прошли по вскопанной наполовину «гипотенузе», а теперь неумело и бестолково ковыряли лопатами ее — твердую и утрамбованную их же ногами

Дм. Федоров

РЕЛИКТ

К берегу Тихого океана подошла корова, ткнулась влажными губами в пену морского прибоя и недовольно отвернулась: вода была горько-соленая.

Нет, так начинать нельзя. Так уже кто-то начинал.

…Наша машина мчалась по дороге, подпрыгивая на ухабах, и…

Впрочем, так начинать тоже нельзя. К тому же, мы отъехали от побережья почти на сто километров, и сейчас машина отнюдь не мчалась. Она стояла на трех колесах и одном домкрате на совершенно ровном шоссе.

Когда баллон слабо выстрелил и затем, выпуская воздух, зашуршал по гравию, шофер выключил мотор, вылез из автобуса, осмотрел переднее колесо и обреченно заявил:

— Все. Приехали. Закуривай, товарищи.

— А может, еще поедем? — осторожно, с надеждой спросил человек со скрипящим протезом.

— Не-ет! — убежденно ответил шофер. — Загорать будем, пока запаску не доставят.

Тогда на шоссе вышло все население сверкающего никелем автобуса: едущий на курорт инвалид, механик МТС, пасечник, командированный за искусственной вощиной, молодожены-студенты, бабка, беспрестанно разъезжающая в гости к многочисленным замужним дочерям…

Только один пассажир остался в автобусе. Он сидел, зажав коленями мешок и сложив на нем руки. Уже было известно, что он, Сопиков, с женой недавно переселился сюда в колхоз, затем ушел на рудник ковырять касситерит, а сейчас едет куда-то устраиваться на шпалорезку.

— Бросай-ка ты свой сидор, выходи воздухом дышать, — крикнул ему шофер.

— И долго мы будем эту запаску ждать? — поинтересовался инвалид.

Шофер недоуменно посмотрел на инвалида и вдохновенно выпалил:

— Зачем ждать? Сейчас я ее, собаку, завулканизирую и — р-р-р!

Из-за поворота вырвалась огромная машина на восьми колесах и остановилась возле автобуса.

Из кабины выскочил сияющий шофер, золотисто-рыжий, с шелушащимся носом. На его груди сквозь голубую шелковую майку упрямо пробивались волосы цвета меди.

Он подошел к автобусу чечеточным шагом, размахивая пушистыми руками и напевая: